Когда мы говорим о пожаре, мы представляем и переживаем чью-то трагедию, чьё-то горе. Действительно, ведь кроме беды пожар не приносит ничего… Даже в наш век, когда противопожарной безопасности уделяется большое внимание, когда пожарные части оснащаются все более современной техникой, а бойцы самоотверженно спасают людей и ценности от огня, он, огонь, продолжает держать нас в напряжении. В городах обилие современных горючих строительных материалов. В сельской местности дома строят по-прежнему из дерева… Есть где разгуляться «красному петуху». И он с завидным постоянством сжирает жилые и не жилые строения, губит человеческие жизни и ломает судьбы. Сегодня бытовые пожары носят в основном локальный характер. Хорошо обученные огнеборцы спасают многоквартирные дома; в деревнях чаще всего сгорает один дом, дальше огонь не пускают. Так было не всегда. В былые времена огонь, вырвавшийся из-под контроля, чаще всего уничтожал всю деревню. Статистическая и отчетная литература пестрит списками названий выгоревших деревень
На воде происходят свои катастрофы. Суда тонут. Гибнут люди, уничтожаются грузы. Вот краткий, но жуткий список трагедий, произошедших в России в 1857 году. Почему именно в этом году? Об этом чуть позже. Итак:
22 мая. Сильный пожар в Боровске (город в Калужской губернии). Он истребил 150 домов, 200 лавок и несколько церквей.
15 июля. В Санкт-Петербурге произошел большой пожар в расположении рот Измайловского полка. Между Московским и Измайловским проспектами огнем было уничтожено 18 кварталов. Всего было испепелено 92 дома. В огне погибло около 20 человек, много домашних животных и птиц.
10 сентября. Российский линейный корабль «Лефорт» опрокидывается и тонет во время шторма в Балтийском море. 826 погибших.
О каждом из этих происшествий известно и написано не мало. Но я хочу рассказать об одном страшном пожаре произошедшем на воде, точнее в устье реки Волхов в Новой Ладоге. Впервые об этом случае я прочитал в письмах барона Бориса Карловича Клодта фон Юргенсбурга генерал-адъютанту Алексею Илларионовичу Философову. Об этих исторических персонажах мы писали на страницах «Провинции» в № 88 от 22 ноября 2013 г. в статье «Последний оплот благочиния». И в дальнейшем я еще вернусь к их переписке, а сейчас процитирую отрывок из одного письма от 8 сентября 1857 года.
«С 4-го на 5-е сентября у нас произошел ужасный случай. При сильной буре и шквале с озера суда сорвало с якорей и понесло вверх к деревне Юшково. В это время одна из соминок загорелась, не известно по какой причине и прибило ее к нашему перевозу на другой стороне Волхова от которой загорелись и другие суда и произошел ужасный пожар. Еще не исследовано, но полагают, что сгорело и погибло до ста судов и более и много людей и лошадей. При всех стараниях к ночи 5-го числа пожар был прекращен».
Событие по всей видимости настолько потрясло всех жителей Новой Ладоги и участников трагедии, что Борис Карлович, будучи городничим, не мог не написать об этом своему высокопоставленному родственнику. А Алексей Илларионович приходился ни много ни мало, а дядюшкой новоладожского представителя семейства Клодтов.
В дальнейшем, в Российском государственном историческом архиве, где хранятся и вышеназванные письма, я нашел доклад главноуправляющего путями сообщений и публичных зданий генерал-адъютанта Константина Владимировича Чевкина императору всероссийскому Александру II. Привожу его полностью.
«Всеподданнейшим докладом 7-го сего сентября я довёл до Высочайшего Вашего Императорского Величества сведения, что на Волхове у Новой Ладоги, в ночи на 5-е число произошёл между судами пожар и что исследование сего несчастного случая поручено мною доверенному и опытному штаб-офицеру, инженер- полковнику Семичеву.
По полученному мною донесению обстоятельства пожара следующие: в ночь на 5-е сентября северный ветер, дувший от Ладожского озера, обратился в сильнейшую бурю, так что суда, стоявшие на якорях посередине Волхова и на причалах по левому городскому берегу, стало срывать с якорей и заливая волнами уносить к противоположному берегу. На нескольких судах оказалась течь от волн, выбивших конопатку, судовщики засветили фонари, что разрешается и законом, и принялись за конопатку пробоин.
Во втором часу ночи на одном судне стоявшем на якоре против городского собора почти на середине Волхова показалось пламя.
Бурею сорвало это судно и понесло его вместе с другими в беспорядке к правому берегу.
Порывы ветра были столь стремительны, что первое загоревшееся судно отнесено вверх противу сильного при устье Волхова течения более версты. Кому принадлежало оно за темнотою не могли различить и досель не дознано, замечено только, что это была тихвинка (Небольшое беспалубное деревянное грузовое речное судно, баржа.-У. М.), нагруженная хлебом.
Пламя быстро обхватило другие суда, а буря так свирепствовала, что с городской стороны не было возможности подать ночью помощь судам, горевшим на другом берегу, и даже сами хозяева не решились переехать реку к своим судам.
С рассветом стали перетаскивать на снастях к левому берегу суда ближайшие к пожару. Для этого же употреблен и находившийся вблизи пароход. Между тем команда путей сообщения, взяв две городские пожарные трубы перевезла их на лодках и на плечах переносила к горевшим судам. Пожар прекращен лишь к полудню; бурею нанесло суда на отмели так, что не оказалось даже возможным затопить горевшие барки.
Людей погибших не найдено и не показано по объявлениям, поданным судохозяевами. Всего сгорело 39 судов, затонуло 131 и повреждено 90; лесных гонок разбито 225. Около половины затонувших и поврежденных судов, примерно до 110, не только отлили воду и повреждения исправили, но уже вошли в Ладожский канал и следуют к Санкт-Петербургу. Лесные гонки требуют только новой перевязки.
Убытку объявлено самими судохозяевами на 291.285 рублей, но показание это нельзя не полагать преувеличенным, потому что объявлена не только вся ценность затонувших судов, которые значительною частью уже исправлены, но даже показана и полная стоимость лесных гонок, которые нужно только перевязать вновь, а равно и груз из которого часть также будет по просушке годен.
Судоходство по Ладожскому каналу продолжается, несмотря на небывалую досель неизменную засуху и даже мороз (-4 ) и в Санкт-Петербург приходят ежедневно до 150 судов».
Почти одинаково описано происшествие, с небольшой разницей: городничий, пусть и в неофициальном рапорте, пишет о человеческих жертвах, а императора, похоже, вводят в заблуждение…
Из доклада императору следует, что причиной пожара явились фонари, зажечь которые судовладельцев вынудило нарушение конопатки в обшивках их судов. А выбивание водой этой самой конопатки было «ахиллесовой пятой» Тихвинок. Ещё в 1850-м году главноуправляющему путей сообщения и публичных зданий поступил рапорт из правления II округа путей сообщения в городе Вытегре. В нем настоятельно предлагали законодательно заставить владельцев судов типа Тихвинка укрепить конопать на их кормовой и носовой частях «ластою и скобами». Дело в том, что во время шлюзования струи воды, заполнявшей камеру выбивали конопать и грозили тем самым затопить судно. Два года «судились да рядились», но узаконить укрепление лодок не удалось. Решили обязать хозяев Тихвинок не выпускать в Мариинскую систему суда, эксплуатируемые более пяти лет. Хотя инженер-полковник Колодкин предложил обивать ластами и скобами не только Тихвинки, но и прочие суда и даже барки, по каким-бы водам они не ходили и в каком состоянии не были. Как в воду глядел господин инженер, извините за каламбур. Прислушались бы судопромышленники, да не скупились бы, глядишь и устояли бы суда против бушующей ладожской воды.
В конце доклада о пожаре упоминается небывалая засуха и ранние морозы в наших краях. О природных катаклизмах в тот год писал и Борис Карлович Философову: «В Загвоздье (имение Философовых-У.М.) нынче как и во всем краю огородные овощи почти все пропали от морозов, сена так мало, что продавать невозможно и подумать, а хлеба довольно хороши…». И это в наших краях, где и так постоянный недород. Но сколько бы бед не выпадало на долю русского крестьянина, а ведь именно ему тяжелее всего в таких ситуациях, он всё переносил стоически. Как пишет Василий Максимович Максимов в своих этнографических записках «крестьяне не говорят: «У нас был голод»; они говорят, что был «дорогой хлеб»».
Это был 1857 год…